Ветераны Великой Отечественной войны Людмила Васильевна Рябыш и Андрей Кириллович Федорченко живут в Новоминской. Так вышло, что своё семейное счастье они нашли уже далеко зрелыми: обоим тогда было за 70. Сегодня Людмиле Васильевне 94 года, Андрею Кирилловичу – 93. Так и живут, так и поддерживают друг друга вот уже 20 лет.
Взгляд у ветеранов удивительно глубокий. Глаза смотрят, кажется, в вечность и знают абсолютно всё. В них сквозит и вселенская доброта, и понимание всего происходящего, и что-то такое неуловимое, будто бездонное небо нашло отражение в них. Прожита почти вековая жизнь. Всё в ней было: и любовь, и счастье, и рождение детей, и самая страшная трагедия 20-го века – Великая Отечественная война. Они прошли её всю и остались живы. Отвоевав у фашистской чумы мир, продолжали жить так, будто каждый день последний. Может, поэтому и живы сейчас.
…Людмила Васильевна приглашает меня в дом, где они живут с Андреем Кирилловичем. Говорю о цели своего визита: мол, хочу узнать, как ветераны живут сейчас, что их волнует, тревожит. Но разговор всё равно плавно переходит к войне.
– Нас в поселении всего семь участников Великой Отечественной осталось, а было в 1994 году 745, – с грустью говорит женщина. Мы рассматриваем фотографии военной поры, где она совсем юная. Ушла на фронт семнадцатилетней, добровольцем в медсанбат, воевала на разных фронтах…
– А вот посмотрите здесь, – ветеран показывает пожелтевшее как осенний лист явно военное фото, где она совсем молоденькая в солдатской шинели, – это мы фотографировались после того, как я вытащила с поля боя офицера, Героя Советского Союза Петра Михайловича Ганюшина. Вытащить-то вытащила, да не уберегла…
А случилось это, как сейчас помню, в ясное солнечное утро 3 октября сорок третьего года. Оно превратилось от непрерывных взрывов мин, авиабомб, снарядов и гранат в тёмную ночь. Здесь стояли насмерть герои 23-й стрелковой. И многие из них ушли в бессмертие. Мой медпункт был неподалёку от поля боя, в овраге. До темноты вместе с другими ранеными пролежал Пётр Михайлович в медпункте, а потом мы их всех в медсанбат отправили. Да только поздно было, много крови он потерял.
Людмила Васильевна на несколько минут замолчала, будто вспоминая, как она, санинструктор 106-го отдельного истребительного противотанкового дивизиона, и просто медсестричка Людочка под шквальным огнём врага выносила с поля боя истекающего кровью, тяжело раненого лейтенанта, оказала ему первую помощь, привела в сознание и до самой темноты оберегала его в небольшом окопчике…
Годы, наполненные их малыми и большими подвигами.
– Потом было и моё ранение, – она показывает пулю, которая прошила её живот. – Наши войска наступали на Киев, гнали немца. И вот где-то в районе Киева налетели вражеские самолёты. Мы бежали от них вместе с другими солдатами. Как настигла меня пуля, я так и не поняла. Помню только, тело обожгло что-то горячее, липкое. Когда налёт закончился, мне мои фронтовые товарищи соорудили настил из брёвен, сделали операцию. Жива, как видите, осталась. Вот пулю сохранила. Потом освобождали Белоруссию в районе Житкович Гомельской области, дошли до Эльбы.
В самом конце войны мы встретились с Петром Павловичем Рябыш, поженились. В 1958 году переехали в Новоминскую. Растили двоих сыновей и дочь. Людмила Васильевна трудилась закройщицей в местном сельпо, а Пётр Павлович – на Албашском консервном заводе. Ещё в советское время сыновья разлетелись в разные стороны – один на Украину, другой здесь, в Краснодарском крае, а дочь Светлана живёт и трудится в Новоминской. Муж умер в 1994 году – 24 года назад.
– Как же вы справляетесь с хозяйством? – спрашиваю женщину. – Ведь вам столько лет!
– Да, – улыбается она в ответ, – хозяйство у меня есть. Курочек держу, собачка-сторож дома, а самое главное – это мой нынешний муж, Андрей Кириллович.
– Как с ним сошлись?
– Когда у него умерла жена, стал он частенько забегать ко мне. Вот налью ему супчика, борщечка там, котлеток дам. Радёхонек дед. Я тогда работала в Новоминском Совете ветеранов, часто бывала у участников войны, помогала, чем могла. Вот и ему помогала. А потом как-то говорю, мол, что ходить с туесками, приходи, жить вместе будем. Так и сошлись. Поначалу вроде несложно было, дед, хоть и инвалид войны, а по хозяйству помогал. Да и веселее вместе. Потом ему дали в Каневской жильё по президентской программе. Надо сказать огромное спасибо нашему президенту за такую программу. Пока обустраивали этот дом, газ проводили, ремонт делали, жили у деда в Каневской, а потом сюда переехали.
– Сейчас кто помогает?
– Светлана, дочь, продукты покупает. А так я сама справляюсь. И борщи варю, и котлеты жарю, и деда кормлю. Ещё и вяжу много, шью, есть швейная машинка. Чего же ей простаивать? Не сижу без дела.
…Дед в это время сидит на кровати, слушает, о чём мы гутарим. Слышит он плохо, потому в разговор не вмешивается. О нём, об Андрее Кирилловиче, – тоже отдельный разговор. Но тут я обращусь к уже написанной новелле нашего каневского писателя-новеллиста Степана Деревянко. Лучше его мне всё равно не рассказать. Его рассказ «Как уходящее солнце» как раз про деда.
«Солдатские вёрсты Андрея Федорченко начались из родного Краснодара в 1943 году. На Запад. На Восток по малолетству отступать не довелось. Но и в оккупированном родном городе он в погребе не сидел, выполнял поручения старших, зная город, узнавал, высматривал, что где делают враги, и докладывал. Такие действия разведкой называются. Тогда впервые его немец и подстрелил. Разрывная пуля попала в левую руку ниже локтя. В больницу с ранением не обращался – расстреляли б. Лечили дома, и к освобождению города был здоров. Офицер с большой шпалой в петлице, которому Андрея представили, спросил:
– С нами пойдёшь фашиста бить?
– Пойду, – ответил юноша.
И не было никакого призыва, курсов молодого бойца и прочего. Одели, дали винтовку, поставили в строй – воюй, солдат. Пехота – мать родная. И всяко было рядовому Андрею Федорченко на войне: и страшно, и голодно, и холодно, и вошь заедала похлеще, чем блоха худую собаку – про всё не вспомнить.
– Да и зачем теперь, я ж не в командирах был. Солдат, а солдатская доля – терпеть, воевать и умирать.
И он рассказывает мне то, что ему никогда не забыть.
…У белорусской границы перед наступлением их полувзводу (17 человек) приказали уничтожить танкетки. Причём днём. Дали каждому такую, как маленькие сардельки, обрезиненную взрывчатку. Нужно было её бросить в баки танкеток, резина разъестся бензином и взрыв.
– Но там же столько охраны… – заикнулся старшина.
– Не разговаривать!
Поползли. Охрана заметила. Моторы взревели, и танкетки начали их давить. Андрею переехало гусеницей левую ногу под коленом и завернуло на правое плечо. Сознание он не потерял и видел, что танкетки развернулись додавливать. И ему как кто подсказал: он брал ладонью кровь из переломанной ноги и мазал себе голову, лицо, грудь. Стал окровавленный. Танкетка проехала мимо, и автоматчики, сидящие в ней, его не добили. В той трагедии из семнадцати остался в живых он один – взводный пацанёнок.
Не истёк кровью тогда солдат, не умер. Вены основные не порвались, врачи ногу собрали, срослась (колченогая, правда, стала). И пошёл он дальше на Запад в 102-й штурмовой дивизии прорыва фронта у Рокоссовского. Дивизия эта в наступлении шла первой. После боёв за Кенигсберг войска шли по-над Балтикой на Берлин. И под Данцигом часть, где служил солдат, попала в сущую мясорубку. Немец бился ожесточённо – это была не чужая, а его земля.
Там, под Данцигом, от взвода Федорченко остались в живых двое. Андрея, как он говорит, спас командир роты. С пулевым ранением в голову он его отправил с поля боя в санбат, сказав: «Иди, сынок, может, хоть ты живой останешься». И было это в марте сорок пятого. Андрей пошёл. И попал под обстрел гаубиц. Слыша падающий снаряд, он свалился в неглубокую воронку, а ноги остались наверху. Сорок килограммов тротила рванули в нескольких метрах. Взрывная волна прошла над воронкой через его ноги. Когда очнулся, разглядел солнце и стволы пушек, направленные вверх. Было абсолютно тихо, ноги не чувствовались. Сообразил, что надо ползти. Выполз и потерял сознание. Нашли его солдаты из другой части.
Контузия оказалась ужасной. Он оглох, почти ослеп, толком не соображал, и ноги одеревенели. Полный инвалид. И никто ему не мог сказать, отпустит ли его когда-нибудь контузия. Но живуч человек! Через десять лет ноги пошли…
Рядовой Федорченко награждался двумя медалями «За отвагу», орденом Красной Звезды, двумя орденами Отечественной войны и другими наградами».
Моя собеседница Людмила Васильевна также имеет награды: два ордена Отечественной войны, орден Красной Звезды, медаль «За отвагу».
«Поди ж ты, – размышляла я уже после встречи. – И нашли друг друга, и награды у них одинаковые. Видать, не просто так шли по военным дорогам эти люди, за наше с вами счастье воевали, за сегодняшний мир, который некоторым очень хочется подорвать». На двоих им 187 лет. Много это или мало? И кому ещё так жить, чтобы передать всё новым и новым поколениям эту святую память о войне и Победе, о счастье мирного неба, о том, чтобы ответить на один единственный вопрос: а ты бы мог вот так?
Наверное, случись подобная ситуация, большинство из молодых живущих сегодня утвердительно ответили бы на этот вопрос. Пока мы дышим, мы с тобой, Родина.
Валентина БАЙДАК
