«Я сосредоточилась на том, что нужно здесь и сейчас»

«Я сосредоточилась на том, что нужно здесь и сейчас»

Медицинский логопед, клинический психолог (нейропсихолог) занималась реабилитацией участников спецоперации после минно-взрывных травм и  гражданского населения, нуждающегося в помощи высококлассных специалистов. Надежда Анатольевна имеет высшее специальное (дефектологическое) образование – это работа с тяжёлыми речевыми нарушениями, а также психологическое. Кроме того, она систематически овладевает новыми знаниями и навыками на курсах переподготовки и повышения квалификации. О том, как это в совокупности вывело каневчанку на новый профессиональный уровень, – в интервью.

Где нет знаний, там нет и смелости

– Общий стаж вашей работы – 34 года. Почему помимо получения высших базовых образований, сертификатов и удостоверений о повышении квалификации в коррекционной, реабилитационной, медицинской логопедии, нейродефектологии, клинической психологии и нейропсихологии, вы ещё участвуете в различных конкурсах, конференциях, имеете патенты и пишите научные статьи – то есть продолжаете учиться?

– Потому что нужно накапливать системный опыт работы — не просто вариться в своём котле, а понимать: есть более знающие люди, занимающиеся  тяжелейшими  пациентами. Время вносит в нашу жизнь не только видимые изменения. Меняется природа человека, его заболевания, и, соответственно, восстановительные процессы и подходы. Поэтому, несмотря на свою квалификацию, я поехала в Федеральный научно-клинический центр реаниматологии и реабилитологии к Елене Евгеньевне Шевцовой – заведующей лабораторией восстановления речи, фонации и глотания. В течение месяца в Подмосковье, в деревне Лыткино, мы занимались с тяжёлыми больными, которые долго лежали в бессознательном состоянии. Как раз в то время я работала логопедом и клиническим психологом в первичном сосудистом отделении, неврологическом отделении, Каневской районной больницы. И каждый свой отпуск – а он у меня был 56 дней – в течение года распределяла так, чтобы обязательно обучаться новому.

– Продолжающаяся уже три года спецоперация – тяжёлое испытание для бойцов и их семей. Когда в вашей жизни появилась мысль о работе с участниками СВО?

– Так как я являюсь членом Союза реабилитологов России, работала, в том числе, и в краевой клинической больнице скорой медицинской помощи, то состою в мессенджере в большой группе, где более 25 000 специалистов обсуждают серьёзные вопросы реабилитации. Включая волонтёрскую деятельность. Поскольку в нашей жизни появилось такое понятие, как СВО, возникла определённая категория пациентов. По линии клинической психологии это больные с постравматическим синдромом. Помимо этого, контузии, черепно-мозговые и челюстные травмы, повреждение языкоглоточного нерва, шейно-грудного отдела – травмы, затрагивающие как психологию, так и логопедию. То есть нарушение глотания, нормального, в том числе речевого, дыхания – перечислять можно до бесконечности. И я поняла, что такие ребята не будут просто искать меня на улице – эту категорию нужно увидеть. Раньше в стационаре мне приходилось работать с данной категорией, с пациентами и их родственниками. И, волею судьбы, ко мне стали обращаться за помощью в частной практике. Затем я поехала в Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени Павлова Минздрава России, где появилась возможность работать, в том числе, и в госпитале с участниками спецоперации. В отделениях реанимации я увидела эту проблему и поняла, что образование клинического психолога-нейропсихолога, нейродефектолога и медицинского логопеда пригодилось мне в совокупности. Для того, чтобы найти подход к таким ребятам, которые согласились бы заниматься со мной, доверились мне. А ещё, чтобы дать им, их родным и близким людям рекомендации, ведь после таких серьёзных травм восстановление длительное.

В другой реальности

– Насколько сложно работать с такими пациентами?

– Я не думала об этом, просто мне нравился результат. А он есть всегда, даже медленный и едва заметный. Главное – оптимистично смотреть в будущее. Некоторые из ребят говорили: «Мой знакомый с такими же проблемами остался там, в Донецке. Как ему найти специалиста?». Соответственно, мы поддерживаем связь и с донецкими логопедами, но, одно дело, разговаривать с ними онлайн, другое – практика. И вдруг получилось так, что летом прошлого года в нашей группе кинули клич: в Республиканский реабилитационный центр требуются волонтёры: доктора, массажисты, инструкторы ЛФК и другие. Я сразу поняла – это мой шанс попасть в Донецк, оказать помощь, как пациентам, так и специалистам. Связалась с определёнными людьми и прошла проверку, чтобы меня допустили работать в Центре.

– Получается, что из мирной российской территории  вы попали в обстреливаемую. Это повлияло на вашу работу с ранеными?

– Конечно, ведь здесь налицо абсолютно другая психологическая составляющая. Ведь есть разница, когда мы сейчас разговариваем с вами и понимаем, что защищены, и когда всё относительно. Поэтому, работая с пациентами, я сажала их спинами к окну, а сама – напротив. Для того, чтобы ребята не видели происходящего за пределами здания. Зона обстрела находилась достаточно близко, из-за атаки беспилотников слышались взрывы. И бойцы, которые их легко различали, часто отвлекались от реабилитации. Поэтому, когда мы делали с ними звуковые или дыхательные упражнения, я старалась сосредоточить пациентов на себе. Однако каждый раз  занятия хоть на минуточку, но прерывались: ребята рассказывали, как определённый шум связан с их случаями. Ещё один момент: в данной ситуации мне нужно было первично продиагностировать пациента именно как клинический психолог. А уже затем шла логопедическая часть. Плюс мне, как нейропсихологу и нейродефектологу, необходимо было постараться всё это соединить в одно целое и в минимальные сроки добиться максимально возможного результата. При этом главная задача – не навредить. Уверена, у меня это получилось – в тех условиях даже минимум дорогого стоит. Ведь бывало, три-четыре дня, а то и неделю нужно было работать с пациентом в качестве клинического психолога, чтобы он вообще поверил: у него есть серьёзная проблема. «У меня всё хорошо!», – уверенно говорил он. А то, что парень элементарно не может пить воду, он даже не замечает. Спрашиваю: «Вы воду пьёте?», отвечает: «Нет. А зачем?». Тогда «захожу» по-другому: «Вы можете пить воду?», и тут у него появляется насторожённость по поводу того, что он не может даже глотка сделать. И на следующий день, когда мы проходим эту же процедуру, пациент говорит: «А я ведь от чая отказался, потому что не могу глотать – постоянно попёрхиваюсь». То есть человек ест только твёрдую пищу, отказывается от супа, нервничает. И многие не понимают, почему он так делает.

– В общей сложности, сколько у вас было пациентов в Республиканском реабилитационном центре?

– 16 ребят, прошедших 21-дневный курс реабилитации. Мы работали без выходных. Для меня это было очень большой нагрузкой, но я понимала: когда у пациента наступало улучшение, его нужно закрепить. Плюс момент, когда необходимо  максимально обучить бойца в дальнейшем обходиться самостоятельно. Радовало то, что данная категория – не просто благодарная. Эти ребята очень дисциплинированы. Что существенно помогало в их реабилитации. К слову, вернувшись домой, первые трое суток  я не могла нормально спать. Сначала не понимала, почему. Потом дошло: не могу заснуть в тишине, привыкнув за три недели к системному шуму.

Команда, без которой нам не жить

– Как после такого меганапряжённого графика восстанавливали силы?

– Заниматься с ребятами я заканчивала по-разному – в 10-11 вечера. Затем нужно было откорректировать процесс их реабилитации, сделать записи в историях болезни, На сон отводилось четыре-пять часов, но мне этого хватало. Я – такой человек: если что-то надо  сделать, умею сгруппироваться. А ещё понимала: приехав домой, смогу отлежаться, отоспаться, отдохнуть. Готовить еду там не нужно было – это делал замечательный персонал. Кроме того, мне помог колоссальный опыт работы до и во время эпидемии ковида в первичном сосудистом отделении краевой клинической больницы скорой медицинской помощи, в отделении реабилитации ККБ No1 имени Очаповского и в  Каневской ЦРБ. Теперь я знаю, что такое действовать в команде. Ведь нельзя говорить, что любой положительный результат — только моя заслуга.

– Что вам дали эти три недели не только в профессиональном плане, но и в плане понимании жизни?

– В первую очередь, я поняла: любой человек может оказаться в любой ситуации. И это не обязательно военные действия: пожар, землетрясение, наводнение – всё, что угодно. Во-вторых, у меня была уникальная возможность применить на практике всё, что я знаю. Плюс в определённой жизненной ситуации абстрагироваться от ненужного и сосредоточиться на том, что необходимо здесь и сейчас. В третьих, я увидела обстановку  не на мирной территории, а в экстренных условиях. И стала рассуждать по-другому – с нескольких позиций. Важно внимание к каждому пациенту, индивидуальный подход, увидеть тонкости проблемы, скрытые моменты нарушения, постараться ничего не упустить. И не так: «Сначала  поработаю, как психолог, и когда пациент будет готов, перейду к логопедии». Подобные ситуации есть с детьми: сперва психолог успокаивает ребёнка, потом – очередь логопеда. В итоге – упущенное время. Здесь же нужно было расставить занятия последовательно, но сразу в нескольких направлениях и с несколькими пациентами одновременно. Обозначить масштабный фронт работ. Нельзя было упускать время. Как и в целом в нашей жизни.

Вернувшись оттуда, мне захотелось поделиться своими наработками с коллегами.  Поэтому я приняла участие в научно-практической конференции «Реабилитация пациентов с минно-взрывной травмой» и в Национальном конгрессе «Реабилитация XXI век: Традиции и инновации» в Санкт-Петербурге. В планах – ещё одна конференция, на которой смогу осветить всю свою работу в Донецком реабилитационном центре. Я описала каждого пациента и разработала свою методику. В том числе, и в составе мультидисциплинарной реабилитационной бригады. В неё входят: врач физической и реабилитационной медицины, невролог, кардиолог, хирург, медицинский психолог, логопед и другие специалисты. В России такая бригада по системе МКФ – международной классификации функционирования – дйствует довольно-таки давно. А в Донецкой Народной Республике такого пока нет. Но всё же и там нам максимально удалось работать своего рода мультидисциплинарной командой. Согласовывалось и обсуждалось каждое действие.

Некоторые зададутся вопросом: «Как я успевала за день заниматься с таким количеством  ребят? Ведь это много». Повторюсь: самое главное – правильно распланировать рабочий день. Я назвала это «этажностью работы» с каждым пациентом – не бегать бесполезно с первого на пятый этаж и обратно. Например, у меня был очень тяжёлый парень с множественными осколками после минно-взрывной травмы, с которым нельзя было заниматься сразу по часу. Поэтому я работала с ним два-три раза в день по пять-десять минут. Через неделю потихонечку, с медсестрой, он уже приходил в мой кабинет. На третью неделю добирался самостоятельно. И тогда я занималась с ним до 50-ти минут. Это было здорово! Был и другой пациент, местный житель, с ранениями ротовой полости, глаз, височно-нижнечелюстного сустава. Постольку он очень легко усваивал информацию, мы достаточно быстро наладили с ним дыхательные процессы, я научила его держать определённые артикуляторные позы, переключать их, язык стал подвижным. С этим пациентом, наоборот, мы в первую неделю проработали тотально по часу, а позже укладывались в полчаса. Я всегда говорила своим ребятам: «Запомните одну вещь: когда вы приходите ко мне на следующий день, я вижу, выполняли вы мои задания или нет». И они старались. Опять-таки, дисциплина! Я очень благодарна им за взаимодействие – это дорогого стоит. Как и всему медицинскому персоналу Донецкого республиканского реабилитационного центра за организацию и взаимодействие.

– То есть в вашем случае ни о каком профессиональном выгорании не может быть и речи?

– По этому поводу я очень люблю слова, сказанные нейропсихологом мирового уровня, профессором кафедры клинической психологии факультета психологического консультирования Московского государственного психолого-педагогического университета Анной Владимировной Семенович: «Если у вас есть выгорание, то, скорее всего, изначально вы пришли не в свою профессию».

Наталья Иванова
Фото: Иван Базалий